Форум фан клуба Евгения Платова

История трех К
Jul. 30th, 2011 at 3:39 PM

Перевод главы о трех выдающихся фигуристах конца 1970-х – начала 1980-х, Джоне Карри, Толлере Крэнстоне и Робине Казинсе.

Робин, Толлер и Джон

Когда Пэм в детстве каталась в Бирмингеме, фрагмент льда, на котором она тренировала фигуры, располагался по соседству с фрагментом, где занимался один многообещающий местный мальчик по имени Джон Карри. Хотя он был младше Пэм на год или два, они тренировались у одного тренера.

К 1994-му году, когда сердечный приступ оборвал жизнь Джона Карри в возрасте сорока четырех лет, он стал одним из величайших фигуристов мира, артистом и новатором. Пэм обвиняли в том, что она строила катание Робина Казинса по образцу катания Джона, его четкому балетному стилю. Она отвечала (совершенно справедливо), что это было бы невозможно. Эти двое были совершенно разными. И если и было какое-то влияние, то разве что в том, что и Пэм, и Джон учились у одного учителя.

Что же до Робина, он никогда не копировал стиль Джона, сознательно или нет. Он слишком сильно хотел быть самим собой. И поскольку он был на восемь лет младше Джона Карри по возрасту и на четыре года – по катанию, Карри был ему ориентиром в собственном прогрессе к олимпийскому стандарту.

Удивительно, как два столь одаренных человека сошлись в одном месте и времени, и два семени, упавших в плодородную почву, дали ростки, совсем рядом, но абсолютно независимо. Главное различие между Робином и Джоном было в темпераменте и, если уж продолжать растительную метафору – в уходе, который получал каждый росток.

Ранди Гарднер (чемпион мира в парном катании 1979 года в паре с Тай Бабилонией) был знаком с ними обоими.

«Думаю, они были схожими в том смысле, что оба обладали сильной технической базой и занимались танцами, но как только они выходили на лед – выглядели совершенно по-разному. Один уровень, но разные категории».

Фред Казинс считал, что его сыну повезло. Два его великих предшественника, Джон и знаменитый канадец Толлер Крэнстон, были единственными в своем роде.

«Оба они были образцами артистизма, но совершенно разными. Сомневаюсь, что можно скопировать кого-то из них».

Однако, ими можно было вдохновляться, а возможно, и найти в себе достаточно смелости, чтобы стать столь же оригинальным и неповторимым. Они проложили путь другим фигуристам, чтобы бросить вызов окружению, хотя, никто из их последователей не добился подобного. Робина, правда, не поглощали пучины противоречий, в отличие от Джона и Толлера. Он был более традиционным.

Толлер описывал их времена как «эру Казинса, Крэнстона и Карри. Мы были равны, но у каждого был свой уникальный взгляд и подход к спорту».

Крэнстон был бронзовым призером той Олимпиады, где Карри выиграл золото. Проживая на другом континенте и обладая особым складом ума и ироничным чувством юмора, он имел уникальную возможность наблюдать и сравнивать двух других членов этого триумвирата.

«Робин войдет в анналы как один из великих фигуристов, он прекрасный артист, но его нельзя назвать мощной движущей силой в спорте. Он был интерпретатором, а не новатором. Джон Карри в этом отношении намного выше его, а я, разумеется, превосхожу их обоих».

По иронии судьбы, влияние Робина как новатора спорта не оценили в полной мере из-за его разнообразия таланта. Он отодвигал границы дозволенного на многих фронтах. Джон и Толлер экспериментировали и блистали в рамках своих избранных направлений, в то время как работы Робина были разнообразнее и более популярны среди публики, что временами приводило к их недооценке критиками. Этот феномен существует во многих аспектах жизни, но особенно часто – в сфере искусства. Некоторые формы самовыражения заранее считаются показателем более высокого уровня, несмотря на то, правда ли это. Ну а если попроще: это снобизм.

Кэтрин Хили, фигуристка и балерина, была преданной протеже Джона и близким другом и поклонницей Робина. Она искренне любила Джона и ценила его достижения, но так же она и понимала, что Робин апеллирует к более широкой аудитории.

«Он более разнообразный. Когда я думаю о Робине, то мое впечатление – «понятный». Он не из тех, кто создает нечто, что могут оценить два интеллектуала. Можно дать ему восемь музыкальных тактов и сказать: «Нужно перенести зрителей отсюда – сюда», и он это сделает, и без малейших усилий. Это будет нечто артистическое, нечто ценное, но также оно выполнит свои задачи и будет эффективно. Он в своем роде прагматик».

Казинс популяризовал фигурное катание. Он был гением маркетинга, но при этом – без малейшей капли грубости или пошлости. Джон работал в другой сфере. Иногда он исполнял номера, понятные очень узкой аудитории, может быть, даже себе в ущерб. Они с Робином преследовали разные цели.

«Джон хотел создать танцевальную компанию и танцевать на льду. Не хочу прозвучать странно, однако иногда он и на самом деле танцевал на льду. Он был одаренным танцором. Робин же был фигуристом. Он больше работал посредством катания, но все равно, он был артистом».

В отличие от англичан Робина и Джона, Толлер Крэнстон провел раннее детство в холодном Северном Онтарио, в городке с индейским названием Свастика (он уточнял, что это не было одним последним убежищем нацистов). Во многом начало его пути было схоже с Робином.

«Я танцевал под музыку перед гостями, как Айседора Дункан, что, возможно, не слишком радовало маму».

Юного Толлера отдали в балетный класс, однако, это было не совсем то, что он себе представлял. На занятия у станка он реагировал так же, как позже – на «школьные фигуры»: он считал их скучными, однообразными и ограниченными. Формальная балетная карьера продлилась примерно полчаса.

«Но я все равно чувствовал необходимость и желание». Потом он нашел открытый хоккейный каток. «Я начал вроде как танцевать на льду и верил, что «изобрел» фигурное катание. Я никогда его не видел».

Потом, однажды зимним вечером на катке Толлера тренировался местный фигурист и «делал то, что я пытался сделать с первого выхода на лед – вроде вращений, которых я никогда не видел».

Толлер узнал, что у его интуитивных действий было название: фигурное катание. По его просьбам родители взяли его с собой на ледовое шоу.

«И вдруг вся моя жизнь развернулась перед глазами. Я увидел то, чего жаждал, и чего не дали мне танцы. Словно смотришь на птицу в небе и на птицу с подрезанными крыльями. Птица в небе – это фигурист. Я не считаю, что фигурное катание должно превратиться в танец на льду. Можно экспериментировать, но оно не должно удаляться от общего знаменателя и самой его сути: это полет, скорость, скольжение и спонтанность.

Иногда перенасыщенные хореографией танцевальные шаги на льду становятся более танцем, чем катанием. И тогда ты спрашиваешь: «Ну а зачем тогда вообще коньки надевать?» И это касается музыки, поэзии и изобразительного искусства: самые простые идеи часто и самые красивые. Простая и красиво исполненная спираль может быть намного роскошнее и зрелищнее, чем самая сложная дорожка шагов».

Знакомые с творчеством Толлера Крэнстона узнают эти мотивы и в его катании, и в рисовании (как художник он стал столь же знаменит).

«Я никогда этого не менял, потому что мой взгляд на вещи оставался неизменным. Конечно, с технической точки зрения человек становится сильнее, но я просто улучшал свою основу».

Джон Карри также следовал своему основному курсу: как он потом признался в автобиографии, это был взгляд отчаявшегося танцора. Его родители не разрешили ему заниматься танцами в детстве, потому что считали это занятие недостаточно мужественным. Он нашел для себя возможность танцевать и называть это спортом, что было в их глазах допустимо. И так он перенес балет на лед, впервые соединив два мира. А вот чего ему не хватало, это искренней радости от катания. Джон сражался не только с предубеждениями своих родителей, но и с первыми тренерами. Они силой приглушали его артистизм и пытались сделать его менее элегантным, более мужественным. Он боролся за право быть собой, но это же и усилило его некоторую однобокость.

Кэти Бакстер была знакома со всеми троими: и Джоном, и Толлером, и Робином. Всеми ими она восхищалась, но особенно ценила разносторонность Робина.

«Робин умел все. Он мог исполнять в стиле Карри. Мог в стиле Хэмилтона. Он мог исполнить любой стиль, а это очень сложно, для этого нужно быть невероятным фигуристом, но Робин просто хотел расти, и его ввели в атмосферу где он действительно это мог, расти и расти. Толлер же оставался с «Малагеньей», а Джон – с Чайковским».

Конечно, это очень упрощенный подход. Джон, к примеру, занимался и современной хореографией, хотя и на классической основе, а Толлер был авангардистом с оригинальными линиями и позами, напоминающими скульптуру. Но в целом такое сравнение имеет право на существование. Фигурное катание на рубеже 1970-1980-х стало более зрелищным и разнообразным, частично благодаря влиянию телевидения. Робин поймал эту волну и оседлал её, а Джон же предпочитал держаться за основу своей неизменности в этом меняющемся спорте. Ну а Толлер плыл в своем собственном направлении, не обращая внимания на ожидания остальных.

Эвелин Крамер, которая работала с Робином в профессиональном спорте, так описывает этих трех великих фигуристов:

«Джон был традиционен, элегантен, и всегда держал вас на расстоянии. Вы смотрели на его катание и на его величие. На него просто необходимо было смотреть, и это было одной из самых прекрасных черт его катания. Но он не обращался к зрителю, не взаимодействовал с ним. Восхищаться им можно было, если вы его понимали, ну или хотя бы в некоторой степени понимали – его было очень сложно понять. Нужно было знать, на что именно вы смотрите.

Когда вы смотрите на Робина, он захватывает вас. Уверена, что все зрители в него влюблялись, и каждый считал, что Робин катается только для него.

Толлер – мастер эпатажа. Он стоит посреди, но не в смысле стиля и не в смысле техники. Он просто такой: «Я буду делать, что хочу», и у него хватает духу на это, правильно ли это, или неправильно, или просто не в тему. Он веселый, он самонадеянный, и к себе он относится с юмором, которым не обладали остальные двое.

Джон отодвигал зрителей от себя, Толлер не интересовался чужим мнением (или так казалось), а Робин хотел поделиться со всеми».

Правда, по словам Толлера, Робин и Джон также умели посмеяться над собой. Джон, как и Толлер, относился к себе без придыхания, но, увы, он также часто бывал поверхностен и небрежен. Что же касается Робина, у них с Толлером было похожее чувство юмора и они смеялись в схожих ситуациях.

Робин и Толлер были близкими друзьями, возможно, потому что не соперничали, как Робин с Джоном. Толлер так определял свое место в иерархии:

«Несмотря на то, что я могу быть полной противоположностью кому-то вроде Элвиса Стойко, но к нему я все равно отношусь хорошо и могу поговорить с ним так, как он сам никогда не заговорил бы с Куртом Браунингом. И могу поговорить с Куртом, как он сам никогда не стал бы обсуждать что-либо с Брайаном Орсером. И с Брайаном Орсером я могу быть как родной брат, как он сам – никогда с Брайаном Бойтано. И так далее. Робину Казинсу я всегда был как старший брат, каким никогда не смог бы быть Джон Карри.

Я дружил с ними всеми, подозреваю, что из-за того, что никто не рассматривал меня в качестве прямого соперника. Я побеждал Робина достаточно много раз на соревнованиях, как любительских, так и профессиональных, и все же между нами никогда не было ни капли злости. Робин любит меня, и я его тоже очень люблю, нам приятно общаться. Не уверен, беседовали ли мы с ним когда-либо о смысле жизни, но может, это не обязательно. Робин для меня почти родственник – двоюродный брат! Да, мой кузен из Англии. Между нами ни разу не проскользнуло ни одного гневного слова и мы ни разу не разошлись во мнениях о фигурном катании. Вот Брайану Бойтано я точно мог бы сказать: «Ты замечательный фигурист и не дурак, но я с тобой совершенно не согласен». С Робином у меня было полное взаимопонимание по фигурному катанию».

Джон и Толлер были почти ровесниками, но друг к другу относились прохладно – Джон так ко многим относился. Он был заметно старше Робина, но, поскольку они были оба англичанами и их жизни во многом были схожи, публика ожидала, что они и по духу похожи и близки. Но все было не так.

«Со временем у нас сформировались дружеские отношения благодаря уважению к работе друг друга. Но мы никогда не проводили время вместе. Джона я видел только на турнирах и других мероприятиях по фигурному катанию, и Джон всегда был молчалив и закрыт. Сближались мы, фактически, только когда были на одном тренировочном льду. Джона всегда было нелегко понять. Кроме того, я думал, у него никогда не было времени на коммерческий спорт, а я всегда намеревался стать как можно популярнее. Меня шоу-аспект катания захватывал, а Джона не интересовал вообще. А то, что интересовало его в танцах, для меня было основной причиной, почему я прекратил танцевать. Некоторое время нас сопоставляли.

Когда я чуть не победил его на национальном первенстве перед Олимпиадой (1976), возможно, в первый раз я понял, что человек, которого я считал таким великим, на самом деле очень уязвим. Он был одним из величайших исполнителей в искусстве фигурного катания. Он столько оставил после себя. Я глубоко уважал его как артиста, хотя это и не совсем было «моим». Думаю, он мог бы стать намного лучше, если бы позволил себе стать немного гибче и повеселиться, а ведь в этом и заключается суть катания».

Кэтрин Хили также очень хорошо знала о хрупкости отношений двух выдающихся британцев.

«Между ними было некоторое соперничество. У меня складывалось ощущение, что они прекрасно отдавали себе отчет о том, что есть соперник, и друг друга они опасались – хотя это и было ненужно. Никто не говорил: «Должен быть только Робин» или «Должен быть только Джон». Кроме того, я думаю, они друг друга уважали. Может, Джон бы никогда в этом не признался, но он всегда уважал сильных и бесстрашных на льду людей».

Джон, по словам Кэтрин, был «немного колючим снаружи», но внутри «очень, очень хорошим человеком, что бы кто ни говорил. Он был одним из самых добрых и приятных людей, с которыми я была знакома за всю жизнь, и было так жалко и грустно, когда он умер. И грустно, что он не пробовал больше открыться для шоу, думаю, это сделало бы его счастливее. Но он сознательно выбрал этого не делать. В материальном отношении это принесло бы ему больше комфорта, но он выбрал сложный путь. Если можно было выбрать легкий путь и сложный – он всегда выбирал сложный».

По мнению Толлера, это было недостатком Джона.

«Джону Карри, возможно, в смерти лучше, чем в жизни. Я вспоминаю о нем как о человеке с болезненным характером, которому было некомфортно со своим талантом. Он никогда не радовался просто тому, что делал, не получал этого искреннего удовольствия. Робин Казинс, с другой стороны, сделал прекрасную карьеру и бесчисленными яркими моментами и принес радость миллионам зрителей по всему миру».

Джона было очень легко понять неправильно. Он был раздражителен, и не особо умел это сдерживать, он очень много трудился, но всегда испытывал чувство разочарования и неудовлетворенности, в своей целеустремленности он не тратил время на дипломатию, говорил, что думает, что восстанавливало людей против него. У него были твердые убеждения, но из-за них он часто казался высокомерным.

Робин был проще. Как и его искусство, он был понятен: светлый, жизнерадостный, легкий. К счастью, в детстве его поддержали в его стремлениях, его не ломало чувство отчаяния и в нем не проросли комплексы. Скорее, он оставлял сложности в стороне, чтобы разобраться с ними позже. Но нехватка тяжелых раздумий не сделала его хуже как артиста.

Фигуристка ДжоДжо Старбак тоже сравнивала эту великую тройку между собой:

«Как сказала бы Тенли Олбрайт, Джон был весь во льду. Он катался с огромным почтением к пространству. Каждое ребро было бесшумным. Его коньки шептали. Они не говорили громко, громко говорило его сердце.

Когда катался Толлер, он был воплощением импульсивности. Он поглощал зрителя, пространство, лед. Он бросался с головой во все: в музыку, в лед и в аудиторию. Он делал все с огромной страстью и самоотдачей, но все это было ни на что не похоже.

Робин катался для публики – не в том смысле, что Джон и Толлер нет. Он был мастером шоуменства. Он мог стать ручьем, а потом – океанской волной. И то, и другое он делал блестяще».

Искусство Джона было интроспективно. Толлер был ярким, вычурным и самоироничным. Робин нашел свое выражение в светлой и оптимистичной энергии. Все трое оставили богатейшее наследие.

Форум » Любимые фигуристы и фигуристы прошлых лет » Толлер Крэнстон. Часть 2 » тема закрыта
	перенос